– Коллекция миссис Полы Шеви.
Прислушался, задумался. Все это звучало нестерпимо фальшиво.
"Да можно ли представить, что Пола что-то собирает?
Пусть не книги и рукописи. Пусть хоть что-то. Фарфоровые безделушки, лягушек, картины, бабочек, фотографии…"
Журналист вспомнил абсолютно пустую гостиную в ее доме. Гостиная, а в ней – ничего, кроме моря в окнах и огня в камине. Ни картины на стенах. Ни одной фотографии. Ни единой безделушки на камине.
Потом Полуянов мысленно поднялся в ее спальню.
И там тоже ни украшения, ни фотографии, ни картины.
Ни следа никакой коллекции.
Очень красиво и очень пусто.
И нигде, во всем доме, – ни единой книги.
Вот-вот, именно. Нигде ни одной книги.
Может ли Пола – такой человек, как Пола, – быть коллекционером?
Да нет, черт возьми! Не похожа она на коллекционера.
По всей своей сути – не похожа. Неинтересно ей – насколько Дима сумел понять Полу – возиться с чем-то мертвым. С чем-то застылым, омертвелым, ушедшим.
А коллекционирование, собирание – суть занятие мертвое. Но Пола – она другая. Она живая. Очень живая.
Дима вскочил с постели и еще пару раз прошелся по тесному номеру – натыкаясь то на кровать, то на стену Затем бросился навзничь на ложе. Потолок был свеже побелен, однако в углу у карниза затаились крошечные лохмотья паутины.
"Может, – подумалось ему, – она украла эти книги, чтобы потом их перепродать? Сделать на этом свой бизнес? Перепродать другому человеку? Настоящему коллекционеру?"
Журналист перевернулся на живот и записал в блокнот:
"Второе. Перепродажа. Нажива".
Есть ведь настоящие книжные коллекционеры. Их мало, но они есть. Те, кто десятки, сотни тысяч готов заплатить за какую-нибудь "Библию" Гутенберга. Наш профессор Красовский с журфака, говорят, регулярно прочесывает букинистические магазины в поисках редкостей.
Но… Дима усмехнулся. Страшно узок круг коллекционеров-книжников. Страшно далеки они от народа.
Их, наверное, в десятки раз меньше, чем собирателей картин.
Манускрипт – это не Ван Гог или Моне. Картину какой-нибудь арабский шейх может повесить в спальне.
Услаждаться с любимой женой и кайфовать, что делает это в сени подлинных "Кувшинок" или "Подсолнухов".
А вот книжки – тем более русские! – эмирам ни к чему И второе: много ли могла заработать Пола на воровстве и перепродаже книг? Посчитаем. Человеку из библиотеки, то есть наводчику – заплатить надо. Тому, кто книжки за кордон переправлял, – тоже. Профессору этому, Васину, непонятно зачем сидящему в Полиных владениях, – опять-таки плати… А велик ли навар? Ну, сто тысяч долларов. Ну, может, пятьсот. Для обычного человека – неплохо. Но для Полы, которая полжизни ворочала миллионами, – жидковато.
Тогда что остается? Зачем миссис Шеви затеяла всю эту историю с похищением книг?
Дима перевернулся на спину на широкой кровати и крепко задумался.
* * *
– Пьер, прошу тебя: для этого русского меня нет. Никогда.
– Слушаю, мэм. С удовольствием, мэм.
– Меня не интересует, Пьер, черт побери, твое удовольствие! И мнение твое не интересует.
– Да, мэм. Я понял вас, мэм.
* * *
"Пола, – подумал Дима, – русская. Пусть на четверть, но – русская. Шевелева. И в России несколько раз побывала.
Зачем? Может, она что-то у нас искала? Может, дед ее, русский эмигрант Шевелев, – что-то знал ? Может, в нашем архиве имелось что-то, известное ему, но неведомое отечественным филологам? Не описанное ими, не обнаруженное, затерянное?
Возможно ли такое? – спросил себя Дима. И сам себе ответил:
– Маловероятно, но вполне возможно. Бог его знает, какие редкости таятся под спудом в наших библиотеках.
Но что именно нашла Пола?"
Дима вскочил с кровати. Ему казалось, что он подошел к разгадке вплотную.
"Может, очень ценные, но не известные никому, не читанные никем рукописи?
Например?
Например, десятую главу "Онегина". Или – потаенный пушкинский дневник, тот, что он вроде бы сжег в.
Михайловском после декабристского восстания.
А на деле – не сжег. И его упустили все архивисты-пушкинисты. А Пола – точнее, те, кто на нее работает, – эту рукопись нашла.
Может такое быть? Н-да… Крайне маловероятно. Все бумажки, что имели любое, хотя бы самое отдаленное отношение к "солнцу русской поэзии", прошерстили, просмотрели, рентгеном просветили…
И все-таки возможен подобный вариант?"
Дима потер руки. А почему нет?
Все на свете возможно.
Случайность – резервный фонд господа бога, как говорил Дюма-отец.
Все бывает. Может, миссис Шеви отыскала подлинник "Слова о полку Игореве" – вдруг он чудесным образом не сгорел в московском пожаре восемьсот двенадцатого года?
Может, в нашем архиве вдруг всплыла единственная рукопись Шекспира?
Или какие-нибудь новые "свитки Мертвого моря".
Или "Евангелие" пятого века.
Нечто, не внесенное в каталоги, не виданное никем, не описанное, мифологическое…
И поэтому это нечто стоит больших денег. Миллионы и миллионы.
Дима сел на кровать, схватил блокнот, записал:
"Третье. Пола похитила в Москве не известную никому, но очень ценную – ценнейшую! – рукопись".
"Это, конечно, маловероятно, – подумал Дима, – но – возможно. Возможно… Все на свете – возможно.
Шерлок Холмс говорил, что листья надо прятать в лесу, а трупы на поле битвы. А рукописи – в библиотеках и архивах… Тем более Пола могла найти что-то, если ей дал наводку ее собственный дед, Шевелев-Шеви. Допустим, он шепнул внучке Поле перед смертью о возможно чрезвычайно ценной рукописи… А потом – она приезжала в Москву. И – искала ее. И – нашла. И, наконец, – украла. Ах, хорошая идея!.. Очень хорошая!.."